Previous
Кстати, о Зеландиях.
Новости двигают мир на нас, окружают им наши квартиры, сжимают его вокруг нас в точку, вмещающую наше тело на табуретке. Мир становится размером с эту табуретку - все, он весь тут, ощерившийся справа, равнодушно-санкционирующий слева, глянцево-шелушащийся позади, а впереди - знакомый дубовый стол и глаза, про которые не напишут "добрые-добрые". В них - список того, что будет щериться завтра и шелушиться месяц спустя. Мир вдавливает нас в самих себя. Пытающимся высвободить хотя бы мизинец - заработай на тарелку, и будет тебе Дискавери.
А где-то там есть страна - недостижимо-недосягаемая, где ехидна - лишь норма классификации, где живут плюшевые уфообразные существа, которые не могут есть ничего, кроме эвкалиптовых листьев, где в футуристическом апофеозе, застывшем каменно-пенным приветом Большого Барьерного рифа - от великого голландца великому бразильцу - люди не ровняют силиконовую долину, а слушают оперу.
Где легкие фразы Дарелла навсегда простучали дробью в необъятных, потрескавшихся от нещадного солнца красных просторах. Страна, на гербе которой распускается желтый цветочный дым, страна, у которой есть генерал-губернатор и нет национального девиза. Да и зачем он ей - стране, которая лично видела Кука и у которой до сих пор есть кукабарра. Страна, которая мудро стоит поодаль мира и смотрит на него - причастная и далекая, сохранившая здравый смысл так же, как десница Божия сохранила в единственности и неприкосновенности все, населяющее эту землю.
Хочу ли я попасть туда? Нет. Пока она остается настолько вдали от меня, пока она остается недосягаемой - она делает мир огромным. И стоит подумать о ней - ощерившийся, сжавшийся в точку и сжавший меня мир взрывается, разлетается каждый своим зелено-голубым куском в далекое "туда", где ему и пристало быть. И оставляет меня в счастливом ощущении от мира, который не хочет меня исторгнуть, а хочет меня принять.
