К нему мне нечего добавить, кроме того, что дед - один из тех людей, которых я потеряла в своей жизни, и эту потерю я чувствую остро до сих пор. Мне часто не хватает ощущения его характера где-то рядом, когда я даю слабину.
Он был настоящим русским солдатом, настолько настоящим, что мне иногда казалось, что все эти плакатные образы рисовали с него. Настолько буквально он понимал любовь, в том числе, и к внукам, прежде всего как ответственность. Но он не был плакатным. Он был живым, настоящим и родным.
Оригинал взят у
leolion_1 в "И залпы башенных орудий..."
У меня есть только одна его фотография. Вот эта.
На обороте надпись "Майор Калинин Виктор Иванович, личность Калинина удостоверяю" и штемпель отдела кадров Академии бронетанковых и механизированных войск Советской Армии. 31 октября 1949 года. Ему 27 лет.
...В 19 лет, в 41-м, он отправился в Челябинское танковое училище, а в 42-м - на фронт.
Он никогда не рассказывал о себе на войне. Даже о Курской битве, которую он прошел, он говорил как-то отстраненно от самого себя, без личных или кровавых деталей. Он считал, что детям незачем ощущать на себе уплаченную цену. Он сражался за то, чтобы они знали радость мира, а не ужас войны. И когда я, забираясь к нему на колени, добивалась от него "Дед, а тебе было больно? А в танке страшно сидеть? А фашисты как умирают - они боятся?", он стряхивал меня со словами "Ты что-то слишком любопытная", брал с полки Бажова и читал мне "Серебряное копытце" или "Малахитовую шкатулку".
Он был очень жестким и совершенно непреклонным. "Дед сказал" в семье всегда было окончательным приговором и не подежало обжалованию. Как не подлежали тому ежедневные лыжные кроссы во время моих зимних каникул и круги по стадиону во время летних. Сбор клубники на маленьком участке, где дед командовал "Ну-ка, одну в рот, три в банку, раз-два!". Обязательное посещение музеев в Туле, где он служил последние годы своей военной карьеры. Помню его явную неловкость, когда я (мне было лет 6, может быть, 7) застряла у копии "Смерть Сарданапала" и терзала его вопросами "А за что их? А они все умрут? А почему все тети голые?" И посещение Звездного городка, когда они с бабушкой уже переехали в Чкаловский, "пенсию жить". И отчеты о школьных и спортивных успехах, и о прочитанных книгах.
Он ничего не знал о Декалоге. Он и слова-то такого не знал. Но такая вещь, как встречаться с женщиной без серьезных намерений, была для него синонимом низости и немужского поведения. Разводиться, иметь связи на стороне или оставить семью - тем более. Я думаю, единственным человеком, которого он не смог бы начать за это презирать, был Жуков. Он не был склонен к проявлению чувств, со стороны он мог бы показаться холодным, но он был предан бабушке всю жизнь. В день ее смерти я узнала, что у деда тоже могут быть слезы. Он ничего не знал о порядке следования "не укради, не пожелай жены и имущества ближнего своего, не лжествидетельствуй". Но зависть была для него немыслима.
А ложь была с ним просто несовместима. Если он не хотел говорить, он просто молчал, и никакая сила не могла его вынудить солгать. Соврать ему, попасться даже на ничтожной, ничего не значащей лжи, означало потерять его уважение немедленно и, скорее всего, навсегда. Мы знали это, поэтому даже не пробовали. Никогда.
Он был атеистом, как оно тогда и полагалось человеку его происхождения, воспитания и профессии. Но душа его была всегда устремлена в Идеал. Он был убежденным, идеалистическим коммунистом, который искренне и без малейшей фальши верил в грядущую окончательную победу над всякой социальной и нравственной несправедливостью, в настоящее всеобщее равенство без сословных и имущественных различий, в победу человека над собой. Он обладал врожденным благородством натуры, которое почему-то понималось несвойственным крестьянскому происхождению. И ничто и никто не смогли бы его изменить.
...9 мая, 90-е. Моя тетя под звуки парада из телевизора поднимает тост за деда, сидящего со столом с неизменно прямой спиной, не прогнувшейся за все эти годы ни на йоту. Вдруг тетя начинает говорить какие-то странные вещи "...и он ловил дезертира-шпиона две недели, и поймал, а ..." По лицу деда пробегает болезненная судорога и он взглядом заставляет дочь замолчать. На "Дед, ну расскажи" следует короткое и резкое "Нет." Окончательное и без обжалования. Тетя чуть позже шепотом рассказывает мне со слов бабушки. Никто так и не знает, что это было - ГРУ, Смерш, контр-разведка или что-то еще. Тема всегда находилась под строжайшим запретом. Он попал туда вскоре после войны. Как образцовый герой-офицер, образцового происхождения и преданности партии. Он проработал там полгода, а потом написал заявление с просьбой о переводе обратно в войска. Бабушка таким же шепотом говорила в свое время тете, что некто в погонах, получив его заявление, плюнул ему в лицо "Майором сдохнешь, герой!". Дед не ответил. Не в его привычках было обсуждать и отстаивать свои решения. Он просто доводил их до конца. Некто ошибся, хотя и ненамного. Дед умер в 2001-м в звании полковника.
...мне 7 или 8. Дед укладывается на раскладушку, я ною с дивана "Ну, дед, ну про Пестеля, еще 5 минут". И дед, погасив мелькнувшую улыбку, снова, уже который вечер подряд начинанет рассказывать. Про людей, вышедших на Сенатскую площадь, которые тоже верили, что человек не скотина, что он достоин свободы, что он стоит того, чтобы отдать за его свободу жизнь. Про благородный порыв, захлебнувшийся в собственной слабости. Про порыв к Идеалу, оказавшийся сильнее каторги и бесчестья, и проросший сквозь время в человеческой памяти.
...Он не рассказывал о себе на войне. Все, что я знаю, я знаю от бабушки. А она - от его фронтовых друзей. Тех, что были с ним тогда.
..45-й. Колонна из нескольких танков под командованием капитана Калинина в головной машине вползает в узкую европейскую улочку. Даже развалины на ней выглядят аккуратнее, чем целые улицы его родной довоенной Кинешмы. Противоположные стены улицы стоят так близко, что кажется - еще немного, и они начнут скрежетать о металл. С того конца улицы стреляют. Ни перестроиться, ни объехать, ни развернуться, можно только ползти гуськом туда, к площади, где будет пространство для маневра. Другого пути нет, для объезда нет времени, а даже если и есть, то на это есть приказ. Танки медленно, один за другим, проталкивают себя вперед, в эту узкую городскую расщелину, под прикрытием огня с головной машины.
Внезапно впереди раздается взрыв, и колонна останавливается. У головной машины разорвало снаряд в стволе. Огонь с того конца улицы взвыл радостной злостью, обретая второе дыхание. Ни развернуться, ни объехать. Вся улица стала смертельной ловушкой, и стены, кажется, начали придвигаться вплотную, чтобы сомкнуться и смять их, как бумагу.....
....контуженый, с тремя ранениями, он выполнил приказ. И вывел колонну на площадь. В развороченной машине. Из всего экипажа выжил он один. Ему только-только исполнилось 23 года....
Спасибо, дед.
+